в Первую мировую войну. Был призван военным санитаром для «прохождения воинской службы» в гарнизоне Севастополя. Однако после тяжкой болезни распрощался с армией: «У меня возникла мысль отдать себя службе Богу…»

Но нагрянули Революция и Гражданская война. Он не остался в стороне. Снова в армии – на этот раз юнкер-доброволец в строю 2-го Туркестанского стрелкового полка. Не отсюда ли некие первые влечения к Востоку и восточному?

В конце войны он очутился в Финляндии и тут неизвестно почему и за что сразу же угодил в тюрьму. Удалось вырваться – и тогда Германия. затем Париж. Здесь и сбылась мечта – выделился из множества потерявших цели жизни эмигрантов и вошёл в православное монашество. Нынешний биограф о. Андроника архимандрит Августин (Никитин) разыскал примечательное свидетельство тогдашнего эмигрантского митрополита Евлогия: «Монашеская нестяжательность у о. Андроника доходила до смущения принимать деньги за требы. Он решил добиться материальной независимости от прихожан и для этой цели снял дом с большим огородом, который его и питал. Технические его познания давали ему возможность кое-что подрабатывать на заводе Пежо, где он выделывал какие-то гайки. Тем временем зрела в нем мысль о миссионерстве в какой-нибудь дальней стране». Таково первое в моём очерке обозначение, чтобы знать с каким прошлыми станет о. Андроник миссионером в Индии.

Почему Индия? Неспроста влечение в эту нехристианскую и при этом далёко заокеанскую страну. Читаю в его книге: «Впервые мысль о поездке в Индию у меня появилась в семинарии, при чтении учебника церковной истории Смирнова. В нескольких строках там говорилось, что на юге Индии есть христиане, близкие к нам и желающие единения с нами».

Мысль превратилась во влечение самым причудливым образом: «Когда я сидел в тюрьме в Гельсинфорсе, то однажды еврей (сокамерник.-В. О.), обращаясь ко мне сказал: ‘‘Вот это я бы понял, если бы кто-нибудь из вас, русских, поехал миссионером в Индию”».

Понятие таки пришло. Да при благословении Евлогия. Отринул то, что ему попытался внушать один эмигрант из русских: «Индия очень плохая страна». Замечу: в сборах в дорогу никто ничем ему не благодетельствовал – снарядил свое неблизкое путешествие на свои собственные – скудные – эмигрантские денежки.

…Евлогий. Стоит хотя бы кое-что вспомнить об этом наставнике о. Андроника. Мирское имя – В. С. Гергиевский (1868–1946). Член II и III Гос. думы. В послереволюционной эмиграции в чине митрополита Западной Европы возглавляет Тихоновское духовенство. В 1945-м, после Победы своей родины, принял советское гражданство.

Первые впечатления. Приплыл. И тут же снова выслушивает об индийцах презрительное, да снова от русского: «Посмотрите: они ходят по делу и без дела». Добавлено пренебрежительное предостережение «Первое правило для белых – ничего не покупай съестного у индусов…»

Для начала он стал искать знакомства, как запечатлел в книге, «с главными частями Сирийской Церкви на юге Индии, представляющими для нас интерес”. Отметим: не с католиками! Почему? Она была близка православной вере и недаром именовалась Сирийская ортодоксальная церковь.

Отправился в Траванкор – это нынешний штат Керала. Он избран не случайно. Наш миссионер узнал поразившее его: здесь обрели христианство – пусть и не православие – больше трети местных жителей.

Для начала его приютил на своей ферме – вот повезло на встречу! – один соотечественник. Так постоялец прямо у него дома, в второй выделенной комнате, устроил церковку с двумя-тремя в неделю службами. И надо же: без никаких подношений от прихожан, впрочем, их и было-то совсем немного. Замечу: гость отказался быть приживалой у своего хозяина. Занялся садоводством. Что-то продавалось и появился даже кое-какой доход, часть которого непритязательный Андроник – внимание! – отсылал в Париж на нужды российско-эмигрантского Союза инвалидов.

Начинал новую жизнь в новой стране без высокомерия: «Прослушал курс лекций об индуизме». Одно только не усвоил, что главные местные религии нельзя называть языческими, а это слово частенько выписано в его воспоминаниях.

Крепло желание посвятить себя помощи христианам из индийцев. Нашёл дорогу в монастырь, который был окормляем Сирийской церковью, а назывался на местный лад Бетани-ашрам. Недолго раздумывали ни монашествующие, ни сам неожиданный паломник из русских: здесь поселиться. Ему даже разрешили совершать православную литургию в монастырском храме.

Добрый отклик на то, что его приняли братом, был велеречиво запечатлен в книге: «У меня было чувство благоговения перед этой небольшой общиной, боровшейся за своё существование, вдали от главных центров христианства, в совершенно ином мире, на берегах безграничных морей, среди чудной тропической растительности, окруженный языческим, часто недружественным миром».

Стоит заметить, что об этом монастыре, хотя и малом, знал и даже писал прославленный православный мыслитель С. Булгаков.

О жизни в монастыре. Перво-наперво, после того, как о. Андроник получил благословение на приют, ясное дело направился в монастырскую церковь – она приметна: на горке. Осмотрелся и запомнилось на всю жизнь: «Имела метров 15 в длину и метров 7 в ширину. Пол – земляной, но покрытый цыновкой; стены из камня. Крыша была сделана из толстого слоя особой травы. Много икон, но иконы здесь носят характер просто религиозных картин, так как иконописание забыто».

Узнаём немаловажно-уважительное: «Богослужение, как и в русских монастырях, совершаются чинно, благоговейно».

Однако не минул такого разумения: «Об общей же высоте религиозной жизни трудно говорить».

Подытожил примирительно: «Судить всех будет Господь, а каждому религиозному человеку надо радоваться, когда люди живут общей религиозной жизнью».

Как однако отшельничала братия в этой обители? Читаю: «Далеко слышен звон в било – толстый, вогнутый в середине, круглый сплав чего-то с медью. Он будит обитателей монастыря при едва начинающихся признаках утра.

Минут через 20 второй звон зовет всех в церковь. По извилистым дорожкам, по подъёмам и каменным ступеням, среди пальм, все собираются в церковь, и начинается литургия. После небольшого перерыва утреня сменяется литургией, но часто литургии не бывает. Утреня продолжается около часу. В 9 часов, в 12 и в 3 часа – опять по звону – все собираются в церковь для пения 3-го, 6-го и 9-го часа. Рано вечером – вечерня».

Отрешения от мирского было у послушников прописано четко и непреложно: «Одна трапеза в день. Жизнь суровая – монашеская». Отец Андроник не скрывает: «Я побаивался – смогу ли выносить такой режим в непривычном климате».

У монастыря индийская примета: «Чайных кустов на 100 акрах,1000 кокосовых пальм, плодовые деревья и места для овощей и риса, 40 коров».

То-то же в книге запись: «После трёх часов, когда спадает жара, все идут на работу, хотя священники – рабочие неважные». Не потому ли дальше строчки: «Главная забота по обработке лежала на